Полвека назад вышел самый известный роман Габриэль Гарсиа Маркеса (Gabriel García Márquez) «Сто лет одиночества» (Cien años de soledad). Сейчас трудно поверить, но на момент выхода книги и сам автор, и издательство Sudamericana Press не ждали успеха. Тогда в издательском деле был непростой период, а первые отзывы на роман нельзя назвать ни позитивными, ни разгромными — скорее они были удивлены. Предлагаем адаптированный перевод статьи о том, какие же факторы способствовали популярности произведения колумбийца.
Страх забвения
Литераторы середины XX века знали поговорку, что «большинство романов умирает в день выхода», однако книге «Сто лет одиночества» суждено стать классикой. Роман разошелся тиражом свыше 45 млн копий, а Маркеса провозгласили величайшим испаноязычным писателем современности. И действительно, разве мог роман не стать сверхпопулярным, как и семья Буендіа не смогла избежать судьбы, предсказанной всем родственникам и жителям Макондо в рукописи? В 1967 году никто не ожидал, что книга станет образцом литературного жанра «магический реализм».Критики до сих пор не соглашаются, что история и методы ее описания были действительно новаторскими. Чтобы оценить долголетия, артистизм и глобальный резонанс романанеобходимо исследовать совпадения нескольких факторов, которые помогли книге перебороть неблагоприятные факторы и покорить весь мир.
В 1965 году аргентинское издательство Sudamericana Press возглавляло печать современной Латиноамериканскої литературы. Редактор, который отвечал за поиск новых авторов сам предложил Маркесу опубликовать какие-то произведения. Писатель с энтузиазмом пообещал издательству книгу, над которой как раз работал: «Очень долгий и запутанный роман, в котором воплощены мои лучшие иллюзии». И в преддверии релиза книги энтузиазм превратился в страх провала. Маркес даже подумал, что у него случился сердечный приступ, хотя на самом деле страдал только от нарушений сердечного ритма из-за нервозность.Он знал о состоянии дел с продажами неизвестных авторов: его четыре предыдущие книги продавались очень плохо ивместе не дотянули даже до 2,5 тыс проданных копий.
Маркес держал в голове желанный путь «жизни» нового романа, который уже проложили в 1960-х годах литературные произведения, известные под общим названием «новый латиноамериканский роман». Успех означал бы полный распродажа 8 тыс копий первого тиража «Ста лет одиночества» в Латинской Америке, где проживало 250 млн человек. Региональный успех привлек бы внимание уважаемого издательства из Испании и обеспечил публикацию книги в Европе. Международное признание означало дальнейшие переводы на английский, французский, немецкий и итальянский языки.Чтобы сорвать полный литературный джекпот в 1967-м нужно было еще получить одну из испаноговорящих наград: the Biblioteca Breve, Rómulo Gallegos, Casa de las Américas и Formentor. Именно таким путем прошли перед романом Маркеса книги:
- «Век просвещения» (El siglo de las luces, 1962) кубинца Алехо Карпентье (Alejo Carpentier);
- «Город и псы» (La ciudad y los perros, 1963) перуанского писателя Марио Варгаса Льосы;
- «Смерть Артемио Круза» (La muerte de Artemio Cruz, 1962), авторства мексиканца Карлоса Фуэнтеса (Carlos Fuentes).
Малоизвестный тогда колумбиец мог лишь мечтать о повторении успеха своих коллег, и получилось так, что «Сто лет одиночества» превзошел эти романы по многим показателям. Произведение переведено и издано 44-мя языками, он занимает второе место среди испаноязычных изданий (после «Дон Кихота»), которые чаще всего переводятся. Опрос среди международных писателей показало, что они считают «Сто лет одиночества» книгой, которая больше всего повлияла на формирование мировой литературе в течение последних трех десятилетий.
Удачный тайминг
Все же, несправедливо приписывать романа Маркеса единоличное осуществление революции в литературе Латинской Америки и за ее пределами. На момент публикации романа популярность латиноамериканских произведений достигла своего пика. Аргентинец Хорхе Луис Борхес (Jorge Luis Borges) с 1961 года, когда получил Международную издательскую премию, был всемирно известной литературной знаменитостью. Его слава помогла покорить читательскую аудиторию тому же Варгасу Льйосі, Фуентесу, Хулио Кортасару (Julio Cortázar). В 1967 году Нобелевскую премию по литературе получил Мигель Анхель Астуріас (Miguel Ángel Asturias), представитель Гватемалы. Поэтому, нечего было и ждать лучшего момента для публикации очередного романа из Латинской Америки. И Маркес, которого до этого момента практически не замечали, как автора,имел хорошие условия, созданные другими писателями континента.
Новая латиноамериканская литература тяготела к изображению коренного населения региона, тогда как в Испании в 1950-1960-х писатели развивали социальный реализм. Писали короткие истории о трагических судьбах героев в непростых социальных условиях. Чтобы покорить европейский испаноязычный рынок, представителям Южной Америки приходилось менять жанр. Кроме самих испанцев, конкуренцию составляли представители Франции, которые примерно в то же время развивали собственный новый направление «анти-романа». Они видели роман не как форму для пересказывание истории, а как средство для стилистических экспериментов.Яркий пример — роман Жоржа Перека «Пустота» (A Void, 1969, George Perec), написан без буквы «e», самой распространенной во французском языке.
Однако, за полтора десятилетия писателям и читателям надоели эксперименты: социальный реализм в Испании разочаровывал предсказуемостью, Латинская Америка устала от проблем в отношениях коренного и некоренного населения. Настало время для «Ста лет одиночества». За первые два года после выхода книги ее успели неоднократно «диагностировать», но большинство критиков и писателей склонялась к мысли, что Маркес спас жанр романа и задал ему новый вектор развития.
Разнообразие критики
Впрочем, Маркес не изобрел новую форму, а скорее, восстановил старую. Ведь даже первоначальное предложение дублирует традиционный вступление всех сказок «Жили-были…» или «Однажды, давным-давно…». Издание Times Literary Supplement опубликовало критический обзор, в котором роман предлагалось считать комичным, а не серьезным произведением. Большинство отзывов на книгу, опубликованных в период 1967-1969 гг., существенно отличается от более поздних рецензий. Например, в 1989 году Гарольд Блум (Harold Bloom) — американский литературный критик и культуролог, профессор Йельского университета, уже назвал роман Маркеса «новым “Дон Кихотом”».
В наше время за романом закрепилась слава лучшего произведения мистического реализма. И даже сам этот термин редко применялся среди обозревателей 1967-го и последующих лет, и в течение десятилетия «Сто лет одиночества» имели много ярлыков:
- «смесь фантастики и реальности»,
- «реалистический роман, полный выдумок»,
- «интересный пример мифического реализма»
- или даже «великолепный символизм».
И если сегодня эта история одинаково удачно приживается в воображении читателей по всему миру, когда-то считалось, что она касается только Латинской Америки. И потом сообщество начало понимать, что «Сто лет одиночества» — это гораздо больше, чем об истории одного континента. На самом деле, это — об истории всего человечества. Американский журналист и писатель Уильям Кеннеди (William Kennedy) написал для National Observer, что это литературное произведение — следующий после Книги Бытия, который должен быть обязательным для прочтения всеми жителями Земли.
Возможно, еще больше удивления вызывает тот факт, что среди критиков романа было немало известных писателей и издателей. Мигель Анхель Астуріас утверждал, что Маркес — плагіатчик, украл замысел романа Оноре де Бальзака «В поисках Абсолюта (La Recherche de l’absolu, 1834, Honoré de: Balzac). Мексиканский поэт и публицист Октавио Пас (Octavio Paz), лауреат Нобелевской премии по литературе, назвал произведение «бессмысленной поэзией». Англичанин Энтони Берджес (Anthony Burgess) утверждал, что этот роман никогда нельзя будет сравнить к произведениям Борхеса или «Лолиты» Владимира Набокова.Самый влиятельный издатель в тогдашней Испании Карлос Барраль (Carlos Barral) не только отказался выдавать роман, но и назвал его «не лучшим изданиям своего времени». И критика, как видим, не очень повлияла на распространение романа, а возможно именно осуждение признанных авторитетовпривлекал внимание рядовых читателей и до определенной степени способствовал популярности книги.
50 лет спустя
Благодаря или вопреки критике и издательским нюансам 1967 году, но роман и сегодня активно читают. Знаменитости регулярно включают его в перечень любимых книг, которые больше всего впечатлили, — от Опры Уинфри (Oprah Winfrey) и Шакиры (Shakira) до президентов США Билла Клинтона (Bill Clinton) и Барака Обамы (Barack Obama).
В последние годы книга приобрела неожиданного значения — экологические активисты толкуют отдельные детали романа, как предупреждение против опасных изменений климата. Когда 2010 года произошел взрыв нефтяной платформы «Deepwater Horizon» компании BP в Мексиканском заливе, СМИ называли катастрофу «трагическим реализмом» и «свиным хвостиком в истории нефтедобычи». Ссылка на сюжет «Ста лет одиночества» связаны с тем, что нефтегазовый горизонт, на котором произошел взрыв, инженеры называли Макондо. Итак, когда платформа взорвалась реальность пересеклась с воображаемым миром, а преданные поклонники «зеленого движения» утверждали, что это было предупреждением о опасную и губительную для природы человеческую деятельность.
Габриэль Гарсиа Маркес застал период, когда его Макондо стало символизировать впечатляющие техногенные катастрофы, впрочем, не дожил до празднования 50-летия своего самого известного романа. Поклонники таланта автора и читатели по всему миру будут принимать участие в событиях, посвященных юбилею произведения. Центр Гарри Рэнсома (Harry Ransom) при Техасском университете в Остине, США, организует открытую онлайн-выставку уникальных материалов из архива Маркеса. Именно в этом заведении, работает как архив, библиотека и музей, сохраняются после смерти автора все его записи. Архивариусы обещают показать и первый машинописный текст романа, который не «умер» в первый день публикации, но получил свое бессмертие и почетное место на всемирной книжной полке.
Источник: The Atlantic